Яой Фанфики

Проклятье, я опаздываю к окончанию уроков Рицки. Если он увидит, что меня нет у ворот школы, обидится и будет долго недовольно молчать, уворачиваясь от моих рук. И не признается, что скучал, глупый. В моей душе трепыхаются голубые бабочки при каждом воспоминании о моем котенке. А если учесть, что я думаю о Рицке постоянно, то, похоже, я сам стал большой голубой бабочкой. В точку, Соби, - голубой.
Кажется, успел. Перевожу дыхание, занимая привычное положение у ворот. Мимо меня проходят малыши, оживленно болтая и радуясь, что вырвались на свободу. Внимательно вглядываюсь в гомонящую толпу. Знакомой хрупкой фигурки не видно. Рицка, где ты? А если ты не пришел сегодня в школу? Если что-то случилось? В последнее время - сердце болезненно сжимается - у тебя появлялись все новые и новые пластыри, старые синяки и царапины не успевают заживать.
- Привет, Соби!
Друзья моего Рицки. Радостная Юико подпрыгивает от нетерпения.
- Ты к Рицке? Он остался в классе, меня вот этот утащил.
Она тянет за рукав длинноволосого мальчишку.
- Мы идем запускать воздушного змея.
Я дергаюсь в сторону центрального входа. Он же там один.
- Рицка на втором этаже в классе 6-3.
- Спасибо, Юико.
- Догоняйте!
- Да! Догоняйте!
Мальчишка поддакивает, но он явно не хочет, чтобы мы присоединились.
Дверь класса плотно закрыта. Я прислушиваюсь. Тихо. Дверь слабо скрипит, когда я отворяю ее и проскальзываю внутрь. Ты здесь. Теплая волна накатывает на меня при виде темной головы, лежащей на сложенных на парте руках. Ты спишь. Не знаю, что бы я отдал за возможность посмотреть на тебя, спящего в твоей постели. Как ты любишь спать? На спине, раскинув ноги и руки в стремлении забрать как можно больше места? Тогда я мог бы присесть рядом и дразнить почти поцелуями. Или ты любишь спать на животе, уткнувшись лицом в подушку, сжав ее руками? Тогда я мог бы лизнуть чувствительную полоску кожи под волосами. Я неслышно пересекаю пространство между нами и останавливаюсь. Мой малыш сладко сопит, я не выдерживаю и осторожно провожу пальцами по шее над воротником. Ты беспокойно бормочешь что-то.

Рицка

Мои ресницы вздрагивают, прикосновение к шее, как когда падаешь в охапку осенней листвы, возле школы их сгребают, чтобы сжечь, а они появляются снова и снова настырно, и пахнут дымом. Я поднимаю голову с парты, я так и не смог уснуть сегодня, клевал носом все уроки и, кажется, в итоге совсем заснул. В классе никого, только формулы мелом на доске, прикосновение снова, я поворачиваюсь, тру сонные глаза кулаком и чуть не падаю со стула.
- Соби? Как ты здесь оказался?
Только не говори, что ты и сюда влез через окно.
- Что? Что с твоей рукой?
Твоя рука перебинтована, темное пятно. Кровь?
- Соби, ты опять?! Снова дрался без меня?! Бо... ль...но?
Мой голос ломается от тревоги и гнева и... Я понимаю, что держу твою руку и отдаю ее, почти откидываю, назад тебе, уворачиваюсь. Получается так, что я сажусь на парту, потому что отступать мне некуда.
- Нет, Рицка. На этот раз я не дрался. Просто нож соскользнул, когда затачивал карандаш. Ничего страшного.
- Глупее не придумаешь! А нельзя...
Я спускаю ноги с бокового края и спрыгиваю на пол, учебник падает на пол, и я нагибаюсь поднять его.
- ...быть поосторожнее? Кому из нас 12?!
Черт, Соби, неужели так трудно хотя бы ради меня постараться. Тут и так на каждом углу непонятно что творится. В парке, на улице, в школе, хорошо еще, в мою комнату, кроме тебя, никто не суется. Ты знаешь, что происходит, вернее, догадываешься, лучше бы не знал, а то это выглядит как издевательство. От меня всегда все скрывают, и даже брат, мне становится горько, слезы наворачиваются на глаза, я весь издергался. Если с тобой что-то случится так же, как с Семеем, что мне тогда делать? И с каких пор ты мне так же нужен, как он? Раньше мне же никто не был нужен, кроме брата. Я мучился, потеряв его, но больше мне нечего было терять. А теперь как будто... снова есть. Я опускаю голову, чтобы ты ничего не увидел. Ты приседаешь рядом со мной, больше не прикасаясь.
- Ты прав. Накажи меня, Рицка.
Я хватаю учебник и резко поднимаюсь, отворачиваясь, исподтишка вытирая глаза.
- Мазохист дурацкий! Балбес! Прекрати уже это! Говоришь, послушаешься чего угодно, что я скажу, а сам элементарного не можешь!
Ты говоришь так привычно, можно подумать, Семей наказывал тебя, какая чушь. Я злюсь так, что пнул бы тебя. Точно, если бы не твоя идиотская фраза.
- Ты доведешь меня, Соби, не знаю еще, что я сделаю... Вот же привязался!
Я подхожу к доске, зачем-то хватаю в руки тряпку. Не могу понять, чем ты для меня стал, лучше бы ты не приходил. Даже брата я не чувствовал так...
- Я не хотел пугать тебя, Рицка.
Ты подходишь и берешь мою руку, я вырываюсь, и на твоем пиджаке остаются белые отпечатки моих пальцев, я пытаюсь их стереть, становится еще хуже. Да почему я такой неловкий с тобой. Твоя ладонь ложится между моих ушек и гладит волосы. Я почти закрываю глаза, прижав ушки к голове, делая вид, что щурюсь. Немножко разрешу. Ты же все равно не слушаешься.
- Что у тебя за папка?
Что-то пестрое. Я вспоминаю, что мы в классе, и все-таки выскальзываю из-под твоей приятно поглаживающей руки, вдруг кто увидит. Развел тут телячьи нежности. Вот еще. Мое лицо заливается краской.

Соби

- Соби? Как ты здесь оказался?
Дернувшись, ты скидываешь мою руку. Острые ушки прижимаются к волосам, сейчас зашипишь. Я смеюсь и забываю спрятать свежую рану. А ты... знаешь, куда смотреть.
- Что? Что с твоей рукой? Соби!
Краснеешь, глядя на кровь, проступившую сквозь бинт. Кричишь. Звонко, зло.
- Соби, ты опять?! Снова дрался без меня?! Бо... ль...но?
Ты берешь мою руку и рассматриваешь. Я не успеваю среагировать и отшатнуться. Сжимаю зубы, борясь с собой, своим телом, мгновенно напрягшимся от твоей близости. Отвечаю вполголоса.
- Нет, Рицка. На этот раз я не дрался. Просто нож соскользнул, когда затачивал карандаш. Ничего страшного.
Когда утром рисовал тебя, замечтался больше положенного. Я беру тебя за подбородок.
- Я соскучился.
Твои губы, поцелуй умирает, так и не родившись, когда ты нервно отстраняешь мою руку и забираешься на парту, пряча глаза. Во мне что-то рвется, туго натянутое, давшее длинные корни.
- Глупее не придумаешь! А нельзя быть поосторожнее? Кому из нас 12?
Видимо, это моя судьба - любить тех, кто никогда не ответит мне взаимностью. Что ж, я умею отдавать себя целиком, не получая ничего. Я сжимаю ладонь, режущая боль помогает глухо сказать.
- Ты прав. Накажи меня, Рицка.
Это говорю уже не я - моя память. Твой испуганный взгляд словно проникает сквозь одежду, видя следы, оставленные на мне твоим братом, шрамы, подаренные учителем. Обозвав меня мазохистом, ты не открыл Америку. Убегаешь к доске. А я все равно не в силах вынести расстояния между нами и иду за тобой, как на цепи. Как пес. Когда умирает часть тебя, терпеть боль становится легче. Я снова беру детские пальчики, извиняясь за то, что напугал, и мне уже не так больно, когда ты позволяешь погладить себя по ушкам, смешно морщишься. Твои ушки мягче самой мягкой кисточки. Спасибо, Рицка.
- Что у тебя за папка?
Мой рисунок.
- Там ты, Рицка.
Я кладу папку на стол и поворачиваюсь, чтобы... уйти. Надо уйти. Я чувствую, что сегодня мой уровень самоконтроля по какой-то причине понижен, как бы мне самому не стать опасностью для тебя.

Рицка

Поворачиваешься спиной.
- Ну и иди! Иди!
Что, правда уйдешь? Мне совсем не хочется домой. А все остальные уже разбежались. И... не только из-за этого я хочу, чтобы ты побыл со мной. Я привык быть с тобой каждый день. В растерянности - я же не могу сказать, чтобы ты остался, не могу и все, - я открываю большую плоскую папку.
- И... а-а-а...
Я сглатываю и закрываю рисунок обеими руками. Я сам-то себя таким никогда не видел, а нарисовано так похоже, словно я тебе позировал. Я без ушей и хвостика... Мне кажется, от стыда мои уши становятся красного цвета. Псих, ты все время меня шокируешь. Сразу, как появился, начал втирать мне про любовь и тискать, как будто у тебя есть право на это: щекотать мне уши, тянуть за руки.
- Рицка? Ты все еще в классе?
С ошалевшими глазами я поворачиваюсь в сторону скрипнувшей двери. Учительница входит в класс, мои руки сами собой сминают рисунок.
- О, господин Агацума...
Увидев тебя, она тут же забывает обо мне, бестолково улыбается. Я захлопываю папку и, схватив ее, прошмыгиваю между вами, несусь, чуть не падая, - подошвы кед скрипят - по коридорам и останавливаюсь, тяжело дыша, недалеко от ворот школы. Сажусь на деревянную скамейку и жду, когда ты выйдешь, в этот раз мы поменялись местами. Я прижимаю руки к пылающему лицу, но они тоже горячие. Подавляю огромное желание снова раскрыть брошенную рядом папку, разгладить рисунок, рассмотреть его. Странно думать, что когда-нибудь я не смогу шевелить ушками и хвостом. Мои уши стоят торчком, и я прижимаю их к голове, чтобы не показывать свои спутавшиеся в клубок чувства.
- Ой, кто у нас тут? Новенький.
Я и не заметил, как ко мне подошла троица старшеклассников. Что им от меня надо?
- А у новенького есть новенькие йены? Мамочка дает тебе на конфетки?
Один из них протягивает руку к папке, я успеваю вцепиться в нее, и мы тянем папку друг у друга. Сердце, как испуганный кролик, скачет в груди. Второй из группы берет мой рюкзак, у меня не хватает сил отнять папку, я проигрываю...

Соби

Нет, я не уйду. Я обернусь и обниму тебя. И никогда не отпущу. Ты смотришь на меня обиженно и растерянно. Словно не знаешь, чего же ты хочешь на самом деле. Выгнать или позволить обнять себя. Ты встряхиваешь головой, забавно топорща ушки, будто надеясь прикрыться ими от моего взгляда.
- Рицка, ты еще здесь?
В класс входит глупышка-учительница. Проклятье, испортила такой момент. Она замечает меня и смотрит, хлопая ресницами. Как ее там, Шиноме Хитоми? Пока бедняжка пытается справиться с шоком от встречи, ты выбегаешь из класса, прижав папку к груди. Улыбаюсь. Ты взял рисунок с собой. Дам тебе пару минут и пойду следом. Вдруг, ты будешь стоять у ворот школы и ждать меня. Хотелось бы. Потому что тогда я смогу прикоснуться к твоей щеке совсем скоро, а не поздним вечером.
- Как вы прошли в школу, Агацума-сан?
- Через дверь, госпожа Шиноме. Я умею быть незаметным.
- Неужели вы влезли сюда через окно, Агацума-сан?
Пытается шутить. Явный прогресс. Раньше она просто молча раскрывала рот, как рыба.
- Вы так проницательны, учительница. Едва не рухнул вниз, так спешил к Рицке.
Она покраснела. О чем она, интересно, подумала, дамочка с целым сердцем.
- Извините меня, госпожа Шиноме, я должен идти за ним. Давайте как-нибудь выпьем кофе в перерыве между занятиями.
И, видя, как учительница снова лишилась дара речи, усмехаюсь.
- Прощайте.
Я встаю на подоконник и спрыгиваю вниз, игнорируя женский вскрик. В школе мы еще и не так акробатили... Тебя нет у ворот. Бегу за угол и проклинаю себя за то, что отпустил тебя. Ты стоишь между тремя старшеклассниками и тянешь к себе папку, из нее почти вывалился рисунок. Мне видно, как слабеют твои пальцы, но ты не даешь крашеному в рыжий цвет парню отнять мой подарок. Почти плача, но сопротивляясь. Моя жертва. Мой Рицка. Ты не должен плакать. Холодная ярость охватывает меня при виде наглых рож, рук, тянущихся к тебе. Не использовать магию. Сам, своими руками сотру их в порошок.
- Оставьте. Его. В покое.
Мой кулак врезается в плечо крашеного. Я ударил его очень слабо, но и от такого толчка он отлетает к ограде, сшибив по пути своих дружков. Их для меня больше нет, есть лишь твои полные слез глаза.

Рицка

Я кусаю губы, лицо старшеклассника спокойно, ему, кажется, совсем легко меня побороть, он просто не торопится. Играет со мной в перетягивание. Почему я такой слабый, слезы обиды на свою слабость наполняют глаза. Обиды на то, что кто-то пользуется ею. Если они увидят то, что там, растрепят по всей школе. Отксерят и пришпилят на каждой двери класса. Но все совсем не так! И это мой рисунок! Я, нарисованный Соби! Никто не будет трогать его! Пальцы ломит от усилия, они предательски соскальзывают с тисненой коричневой кожи, миллиметр за миллиметром.
- Оставьте. Его. В покое.
Старшеклассник вдруг отлетает, взбрыкивая ногами, я сам чуть не падаю назад из-за отдачи. Папка падает на землю, раскрывшись, но так, что рисунок оказывается накрыт ею. Никогда не видел, как ты применяешь физическую силу, в голове мутно, как будто мне дурно, словно я съел что-то испорченное. Ты сильный, но мне от этого нехорошо. Что ты применил силу. Они бы и так отступили. Испуганные, старшеклассники бросаются бежать. Тот, который упал, тоже. Твой быстрый взгляд на них страшный. Синий, холодный и резкий, как вспышка молнии. Хуже, чем во время дуэлей. Тогда ты спокоен, сосредоточен.
- Пусть идут... Ладно. Соби. Соби. Я в порядке.
Я прошу, забыв, что могу приказывать. Зачем люди делаю такие вещи, откуда это берется? Вряд ли в их жизни произошло что-то такое, что заставляет их кидаться на окружающих. Просто они еще не могут чувствовать чужую боль... Кажется, я завидую им.
- Прости меня, Рицка.
Ты прижимаешь подушечки пальцев к моим глазах. Я отдергиваюсь. Ты поднимаешь, отряхиваешь и одеваешь на меня мой рюкзак. Я стою, все еще в ступоре, не мешая тебе. Я не беру у тебя перепачканную в пыли папку, просто не могу поднять руку. Проваливаюсь в себя, как со мной случается после гибели брата, - то, от чего меня не могут избавить сеансы у психолога, - и прихожу в себя за столиком открытого кафе. Огромный стакан взбитого с мороженым вишневого сока передо мной, мое любимое, я машинально беру губами зеленую трубочку и отпиваю немного.
- Хочешь чего-нибудь еще, Рицка? Ответь же что-нибудь.
Я рассматриваю молочные пузырьки. Сейчас я их выпью, они такие же беспомощные. Я не хочу, чтобы меня кто-то пил. Кто? Я ничего не знаю.
- Я хочу вырасти, Соби.
Юико хочет затащить меня в театральный кружок, говорит, им нужен Питер Пэн. Ненавижу Питера Пэна, он идиот. Я хочу обогнать время, пролистнуть его на много месяцев вперед, быть как ты. Ненавижу, что вечно кто-то другой контролирует ситуацию. Не хочу никаких больше драк никогда ни по какой причине. У нас и нет ни одной причины участвовать во всем этом. У меня нет и у тебя. Наши колени под столом соприкасаются, ткань брюк тонкая. Я задеваю ножку легкого пластикового стола, и рукав моей куртки оказывается в розовой пене.

Соби

Широко распахнутые глаза заслоняют от меня весь мир, я не вижу, как убегают недоумки, расходится небольшая толпа, собравшаяся поглазеть на драку, как начинает накрапывать мелкий дождик. Его капли похожи на крошечные слезинки, дрожащие на кончиках ресниц. Я снова тебя напугал? Моя ярость мгновенно улетучивается, стоит мне услышать твой голос и ласково провести пальцами по мокрым щекам. Ты выглядишь таким потерянным, грудь разрывает желание крепко обнять, спрятать от всех. От себя в том числе. Перевожу дыхание. Прячу папку в свою сумку и, взяв тебя за безвольную ладошку, веду за собой. Ты не сопротивляешься, покорно мелкими шажками идешь рядом. Не смотришь на меня. Ты где-то в другом месте, не со мной. Открываю зонтик с покемонами, который ты дал мне. Ты сказал, он дурацкий. Забавно, но он мне нравится, потому что он был твоим. Ты прижимаешься к моему боку и молчишь. Мне страшно, когда ты такой. Замечаю симпатичное кафе. Над ним растянут лиловый тент, мы сможем посидеть на улице и помолчать. Покупаю тебе мороженое с вишневым соком. Я помню, какими глазищами ты смотришь на эти ягоды. Мне кажется, я уже знаю твои вкусы лучше, чем свои собственные. На нас косятся немногочисленные посетители. Еще бы - высокий блондинистый парень и темный ушастый мальчик, словно засыпающий на ходу. Я хлопочу над тобой, как наседка, усаживаю за самый дальний столик и тихо опускаюсь на стул напротив. Глажу тебя взглядом. Румянец на щеках, закушенные губы, шерстка на ушках мокрая. Ты такой милый, Рицка. Автоматически ты начинаешь пить. Сделав небольшой глоток, отставляешь холодный стакан и вновь замираешь. Проклятье.
- Хочешь чего-нибудь еще, Рицка? Ответь же что-нибудь.
Я чувствую себя абсолютно беспомощным, все мои навыки бесполезны, не могу поцеловать тебя, ты боишься моих поцелуев...
- Я хочу вырасти, Соби.
Неожиданно ты поднимаешь глаза на меня. Ребенок, вынужденный быть взрослым, котенок, боящийся довериться чужой заботе. Случайно я задеваю под столом твою ногу, ты дергаешься и нечаянно роняешь стакан. Пенистая розовая лужица пачкает куртку. Ты сжимаешься, как будто ожидая удара. На это тоже смотреть страшно.
- Растяпа, котенок.
Беру салфетку, аккуратно оттираю пятно. Мне хочется тебя как-то утешить.
- Я постараюсь больше не драться один. Но если у меня будет выбор позволить тебе получить рану или пострадать самому, я сделаю это. Ты мне дороже...
Бросаю взгляд на голубое небо, виднеющееся между серых облаков.
- Пойдем в парк, Рицка. Я куплю нам по гамбургеру. Погуляем вместе.

Рицка

Пролив коктейль, я инстинктивно дергаюсь, чуть не закрывшись руками. На полдвижении я понимаю, что меня никто не накажет. Я бессознательно трогаю пластырь на подбородке. Ночью я не выдержал жажды, забыл взять воду с собой, я все забываю в последнее время, и спустился вниз. Звон разбивающегося над моей головой стекла, укус отлетевшего осколка, темные, кажущиеся совсем неродными глаза.
- Растяпа, котенок.
Моя мать называет меня только отродьем. Однажды я соглашусь с этим. И случится что-то ужасное. Я боюсь. Если я не могу быть взрослым прямо сейчас, я хотел бы быть обыкновенным ребенком. Наверно. Я не совсем уверен, что знаю, что это такое. Или я не помню. Я бы хотел ходить всей семьей в парк аттракционов по выходным. Собаку, не игрушечную, лающую на батарейках, как у меня, а живую, настоящую собаку. Ездить на пикники и кормить толстых голубей крошками. И не иметь представления, что такое - терять. И страх потерять.
- Я постараюсь больше не драться один. Но если у меня будет выбор позволить тебе получить рану или пострадать самому, я сделаю это. Ты мне дороже.
Дождь все еще моросит, и во мне под кожей дождь тоже не прекращается. Он начался давно, а с твоим появлением в моей жизни он все усиливается. Я вспоминаю цыпленка, которого ты готовил, с лопухами. Твои руки так ловко управлялись со сковородкой, приправами, ложками. Смотреть на это было вкуснее, чем есть. Я любил смотреть, как готовит мне брат. Теперь без него завтраки и ужины превратились в пережевывание пищи. Сейчас мне даже моих любимых гамбургеров не хочется, со мной точно что-то не то.
- Терпеть не могу гамбургеры! И я тебе не котенок! Сколько говорить!
Ты ведь даже не скрываешь, что будешь врать мне снова. И при этом говоришь, что я тебе дорог. Не хочу больше находить тебя полуживого на пустыре в красной траве. Все мои слова пролетают мимо твоих ушей. Я вижу, как ты выбираешь, что мне можно сказать, а что нет, что можно сделать и что... Я не ребенок. Ты меня целуешь не как ребенка. Я в кино видел, ты целуешь, как там. Я устал бороться с тобой, результатов ноль. Снимаю запачканную куртку, официантка, заметив беспорядок, убирает лужу и предлагает пересесть за другой столик.
- Благодарю вас. Мы останемся здесь.
Мне пока не хочется никуда идти, со своим дождем - под другой.
- Ты точно не голодный? Рицка?
Вот в кафе у меня полная власть, что захочу, то мне и купят. Обыкновенного ребенка это же должно радовать. Я беру меню, нахожу карту алкогольных напитков.
- Пунш. Я хочу пунш.
Взрослые пьют его. Ты смотришь на меню как будто удивленно.
- Тебе рано. Детям не продают.
Я закрываю меню и перевожу взгляд на тебя. Не мигая.
- Купи как будто себе. Никому здесь нет дела до того, кто его будет пить.
В этом мире вообще никому ни до кого нет дела. Может, так и легче. Быть одному. Тогда боль, по крайней мере, не такая... разная. Просто тупая одна боль.
- Приказываю тебе.
Ты уходишь к бару, я машинально поглаживаю крышечку подаренного тобой мобильника, как привык, хотя тебя не будет пару всего минут. И оставляю его в покое, только когда ты совсем рядом. Когда ты возвращаешься.

Соби

Ты не слушаешь возражений и с вызовом смотришь на меня. Зачем, Рицка? Проверяешь свою власть? Я и не скрываю, что ты можешь приказать мне сделать все что угодно. Вот и сейчас. Я послушно встаю, хотя и не хочу, чтобы ты пил. Мне не нравятся твои слова, они прозвучали, словно и мне нет до тебя дела. Ты не знаешь, по какому тонкому лезвию я хожу. Балансирую между риском сжечь свои мозги и желанием выполнить все твои просьбы. Но я не имею права, во мне слишком много запретов, несколько раз своими вопросами ты приводил в силу самые слабые блоки. Даже от них я потом сутки приходил в себя. Твоему брату доставляло удовольствие видеть, как меня ломает от боли, вызванной его специально заданными вопросами, ты не такой. Шерстка на прижатых к голове ушках высохла и взъерошена, они кажутся в два раза больше. Только если я их поглажу, меня ударит током - такое напряжение ощущается в тебе, твоих глазах, вокруг нас. Я чувствую.
- Держи, пей осторожней. Если начнет подташнивать, вот минералка.
Ставлю перед тобой два бокала, невзначай приласкав тонкие пальчики, вцепившиеся в пунш. Ты едва не шипишь. Милый, какой же ты милый. Подпираю щеку ладонью и смотрю, как ты делаешь первый глоток. Морщишься, но храбришься и отпиваешь второй, уже побольше.
- Не торопись.
Советую я без тени улыбки.
- Хочешь быть взрослым?
Ты пепелишь меня взглядом.
- Я тоже этого хочу, Рицка. Но вовсе не обязательно для этого делать то, что делают взрослые. Пить, курить...
Ты внезапно смеешься.
- Сначала сам курить брось.
Твой хвостик, покачиваясь под столом, задевает мои ноги и тут же отдергивается.
- Еще скажи, с девчонками встречаться.
- Не дождешься, чтобы я такое сказал.
Подмигиваю.
- Ты же встречаешься со мной, зачем тебе девчонки?
В обычном состоянии ты бы фыркнул и убежал. Сейчас ты закусываешь губу и говоришь совсем тихо.
- Встречаемся, как взрослые?
- Конечно.
С тревогой наблюдаю за твоим сонным личиком. Спиртное подействовало очень быстро. Ты с трудом держишь глаза открытыми, ресницы то и дело опускаются. На нас уже начинают поглядывать. Что делать? Проклятие, я не хочу стать причиной твоих царапин и синяков...
- Рицка.
Я зову тебя вполголоса. Ты не отвечаешь.

Коричневатая жидкость в прозрачном округлом стакане. Я обхватываю его руками, он горячий, по виду похоже на чай. Я отпиваю немного, мне не нравится вкус, совсем несладко. Не понимаю, почему эта гадость стоит так дорого, и зачем ее вообще пьют. Под твоим с укором взглядом я отпиваю еще и закашливаюсь. Краснею и спешу отхлебнуть еще, чтобы ты не подумал, что мне не нравится.
- Не торопись... Хочешь быть взрослым?
Я же уже сказал. Я бросаю на тебя недоуменный взгляд.
- Я тоже этого хочу, Рицка. Но вовсе не обязательно для этого делать то, что делают взрослые. Пить, курить...
Вздумал мне нотации читать. Да ты сам хуже меня. Руку раскровил.
- Сначала сам курить брось.
Мне рядом с тобой самому сигарет не надо. И... мне нравится этот твой запах табака. Нравится. Твои поцелуи тоже должны быть... несладкими... Почему-то это не так... Я опускаю глаза в свой стакан, отодрав взгляд от твоего лица... от... Я сержусь и одновременно меня разбирает веселье. Кто-то нажал на неизвестную мне кнопку, заставляющую смеяться. Пить, курить...
- Ты еще скажи, с девчонками встречаться.
- Не дождешься, чтобы я такое сказал. Ты же встречаешься со мной, зачем тебе девчонки?
Встречаюсь с тобой? Ты никогда не называл это так. Встречаюсь... Внутри становится ужасно жарко. Не смотря на прохладу, и куртку я снял, сижу в одной водолазке. Мы встречаемся. Я уточняю.
- Встречаемся, как взрослые?
- Конечно.
Стакан пуст только наполовину. Как же я весь его выпью, противно же. Я вдруг становлюсь каким-то усталым. Наверно, от того, что не спал ночь, я кладу подбородок на локоть, не в состоянии сидеть прямо. Как после дня с кучей уроков, хуже, как после сильной боли. Только мне не больно, мне как-то... хорошо.
- Рицка...
Утром, когда еще не проснулся до конца, и все тело расслаблено, бывает так. И мысли такие же обрывочные без начала и конца и сразу забываются. Надо подняться. Я представляю, как я это делаю, поднимаюсь со стула, беру свою куртку, и мы идем в парк. И остаюсь на месте.
- Рицка...
Ты тормошишь меня. Да, я сейчас встану... Со.. Соби... Ты подхватываешь меня на руки... У тебя же кровь... Поставь меня...
На твоем плече я почти проваливаюсь в настоящий сон. Теку в плавном движении машины. Из нее ты тоже выносишь меня на руках... Я чувствую, что это не мой дом... Здесь уютно... не страшно...
- Соби?! Что... Что с ним? О господи! Куда ты снова...
- Все нормально, Ке. Малыш просто...
Я пьян? Соби, я тебя сейчас... Значит, я пьян? Все такое размытое... Колышется... Мы словно идем в воде... по дну... Куда-то вверх... и опускаемся...
- А ты... Зачем ты хочешь, чтобы я был взрослым... Соби...
Я ищу твою руку, накрывающую меня пледом. Ты приподнимаешь меня и стягиваешь с меня водолазку, опускаешь обратно на подушки.
- Моего брата ты тоже...
Целовал?
- Он никому не позволял к себе подходить. Кроме... меня. Он... красивый... Семей...
Вода становится густой, совсем тяжелой.
- Соби...
Я еще борюсь с ней. Ты теплый... Если однажды я забуду, ты же напомнишь мне, что я Рицка... Не сражайся больше. Ты можешь умереть. Только мертвые не могут умереть...

Соби

Такси везет нас ко мне. Малыш устало посапывает на моем плече, зарывшись лицом в мои волосы, губы иногда касаются шеи, и я чувствую, как ты шепчешь в неспокойном сне.
- Со.. Со...би...
Ты думаешь обо мне? Я прячу сияющие глаза, иначе водитель непременно загребет меня в полицейский участок. Он и так с подозрением смотрит в зеркало на то, как крепко я тебя прижимаю к себе, закутанного в курточку маленького котенка. Наверно, его останавливает твое стремление зарыться в мои объятия. Может, посчитал, что мы родственники. Когда мы только сели в машину, я хотел положить тебя на сиденье рядом, но ты вцепился в мои плечи, не позволил, да я готов на колени встать перед человеком, придумавшим пунш.
- Мы приехали.
Мужчина кивает, беря чаевые.
- А с ним все в порядке?
- Просто заболел. Простыл.
Поднимаюсь по лестнице с тобой на руках. Ты такой легкий. Представляю, как положу тебя на свою постель и едва не спотыкаюсь. Остынь, Соби.
- Соби?! Что... Что с ним? О господи! Куда ты снова тащишь ребенка? Тебе тех двоих мало? Тебе мало меня???
Ке стоит внизу. Твою мать, совсем забыл, что мы договорились на сегодня.
- Все нормально, Ке. Малыш просто впервые попробовал спиртное. Немного пьян. С кем не бывает.
Пожимаю плечами. Ке идет следом.
- Со!!! Как ты мог!!! Ты специально напоил его!
- Ну зачем же орать?
Понимаю, что в чем-то Ке прав. Ты, встревоженный его громким голосом, открываешь глаза, смотришь сквозь меня, как будто не узнаешь, не видишь. Я подхожу к кровати и скидываю с нее рисунки. На них ты. Настоящий творческий беспорядок. Ке выражается более прямолинейно - логово педофила. Ты совсем обмяк, на скулах горят два алых пятна, губы обветрились. Малыш, сейчас. Опускаю тебя на покрывало.
- Ке, оставь меня. Отложим до вечера, ладно? Девять часов. Сейчас не до тебя, ты же видишь. Извини.
Мои извинения не звучат как извинения. Я загоняю глубже уколы совести при виде обиженных глаз друга. Ни слова. Хлопнула дверь, быстрые шаги по лестнице. Одни. Сажусь рядом и просто смотрю на тебя. Свернувшийся клубочком мой любимый.
- Почему ты маленький, Рицка?
Накрываю тебя пледом, и вдруг твои пальцы сильно сжимают мою руку. Вздрагиваю.
- А ты... зачем ты хочешь, чтобы я был взрослым... Соби...
Как тебе ответить? Поступаю, как обычно. Молчу. Руки сами помогают тебе снять кофту. Ты остаешься в брюках. Мне так лучше.
- Моего брата ты тоже...
Ты заставляешь меня вспоминать то, что я хочу забыть.
- Нет, Рицка. Твой брат никогда не спал здесь. Он любил другого.
Вырывается у меня полупризнание.
- Соби...
Мне показалось, или в твоем голосе мелькнули нотки ревности? Наклоняюсь над тобой, ероша темные волосы.
- Спи, Рицка. Через пару часов я отвезу тебя домой. А пока пусть тебе приснятся бабочки.
Целую в лоб. Твоя сонная улыбка. Ты не выпускаешь мою руку. Что делать, ложусь рядом и притягиваю тебя к себе. Ты довольно вздыхаешь, ворочаешься в моих руках, задевая мои бедра хвостиком и... телом. Пальчики зарываются в мои еще влажные волосы, цепляются за проколотое тобой ухо, посылая заряды удовольствия взрываться от головы до пяток. Рицка, что ты творишь. Я же не железный. Воздух накаляется так, что в легких начинает болеть, ты мурлычешь, устраиваясь поудобней. Я простанываю сквозь зубы.
- Рицка, если ты не угомонишься, я тебя поцелую.

Рицка

Семей кого-то любил? Я бы хотел познакомиться. Он должен быть... необычным... Если Семей любил его... особенным... Почему все, кого я вижу рядом с тобой, говорят мне, что Семей плохой... А ты молчишь, не рассказываешь мне, что это не так... Что там у тебя в голове, за твоими светлыми волосами, синими глазами, за стеклами очков. Когда ты смотришь, мне кажется, моя голова прозрачная, и видно все, что я думаю, но с тобой не так. Мне хочется положить руки на твой лоб и прочесть то, что ты от меня прячешь, как фокусники. Если бы у меня было это умение, я бы приказал тебе не двигаться и просто прочел. Такое навязчивое желание... ладони на твой лоб... как будто на пальцах магнитики...
- Спи, Рицка. Через пару часов я отвезу тебя домой. А пока пусть тебе приснятся бабочки.
Из последних сил я раскрываю глаза и пытаюсь нащупать твою руку. Мои собственные руки тоже уже стали водой, как и все вокруг, плохо слушаются. Это твоя постель, я помню тебя в ней. Всего в крови, страшно бледного.
- Не надо умирать за меня... Соби... Ты ведь не умрешь?
У меня высший балл по истории, никто не выигрывает все время. Твой пиджак пахнет табаком и дождем. Когда ты меня нес, наверно, не мог раскрыть зонт. Я слышу монотонный стук капель и твое громкое дыхание. Не хочется двигаться. Я бормочу.
- Нельзя. В постели. В уличной одежде. Отругают.
Я улыбаюсь. В твоем доме меня ведь ругать некому. Ты шевелишься, отстраняешься, чтобы сбросить пиджак и рубашку. Мои пальцы путаются в шелковой ткани, потому что я продолжаю цепляться за тебя. Моя голова снова ложится на твое плечо, я складываю руки вместе ладонями и забрасываю одну ногу на тебя, как привык с братом. Я когда-то боялся темноты, думал, в ней кто-то прячется, лучше бы так и оставалось... Всего лишь темнота. Твои пальцы по коже... Зеро говорили, мы не единое целое, и должен появиться мой страж с моим именем. Нелюбимый. Нет, пусть он никогда не появится. Я не буду любить его... с ним. Нелюбимый... Меня не оторвать от тебя...
- Меня зовут Рицка. Со.............би
Мои мысли падают на дно, и твои слова уже не могут добраться до меня. Я вижу большую наколотую на булавку бабочку с синими крыльями, мне ужасно ее жалко, что больше она не взмахнет своими блестящими крылышками. Тонкие прожилки...

Соби

Падает на пол пиджак, пуговицы рубашки разлетаются по всей комнате, щелкая о мебель. Я тороплюсь, мне невыносимо выпустить тебя из своих рук даже на секунду. Прижимаюсь к тебе голой грудью, это сладко и больно. Ты весь горишь, шепчешь что-то. Мое имя. Скажи еще раз. Звучит как заклинание. Не могу ему противиться, не хочу. Что же в тебе такого, Рицка, что делает меня беспомощным, словно бабочка, которую вот-вот проткнут иглой, ее крылышки трепещут в отчаянной попытке полететь... навстречу уколу. Добровольно. Раньше я не знал такого слова. Добро - вольно. Сам. Я был мертвым и послушным. До тебя любовь и боль были для меня едины. Учитель. Семей. Ты даришь мне счастье одной робкой улыбкой, тихими вздохами. Тем, что ты есть. Оставайся со мной, Рицка. Семей. Я не буду вспоминать о нем. Потому что есть ты. И пока я тебе нужен, у меня есть смысл открывать утром глаза, дышать днем. Все ради тебя, Рицка. Маленькое дрожащее создание, поймавшее меня в свои сети. Глупенький, ты никак не можешь поверить в мою любовь. Как же я хочу стать твоим, быть в твоей власти, желание принадлежать тебе лишает меня рассудка. Я глажу тебя по ушкам, блуждая губами по щекам. Рицка. Ротик вкуса мороженого и пунша, целую тебя, как в своих мечтах, как не целовал никого. Отравляя себя твоей невинностью. Обветренные губы, я посасываю их, мягко, осторожно. Во сне ты вжимаешься в меня бедрами. Черт, я попытаюсь остановиться. Чуть позже, еще немного поласкаю тебя. Волосы лезут в лицо, я отбрасываю их на спину, возвращаюсь к поцелуям, я едва сдерживаюсь, чтобы не оставить на твоей шее следы. Печать. Знаки для всех, что ты мой.
- Котенок...
Касаюсь пальцами маленьких розовых сосков, меня кидает в жар от твоего слабого вздоха.

Рицка

На меня смотрят неподвижные незнакомые глаза, нашаривают во мне болевые точки...
- Любуешься?
Соби... Я моргаю, и чужой тяжелый взгляд сбегает, его больше нет в комнате. Ты проводишь рукой по моим волосам, ей ничто не препятствует, я такой же, как на твоем измятом рисунке. Это кажется таким естественным, обычным. Как будто никогда и не было по-другому.
- Зачем с ними так? Зачем они все убиты?
Солнце подсвечивает застывшие крылышки. Одна пара. Две. Три. Четыре. Десятки бабочек пришпилены к стенам.
- Наверно, чтобы сохранить. Чтобы они не умерли сами, Рицка. Бабочки живут совсем мало. И ничего не остается.
Я поворачиваюсь к тебе и машинально сжимаю гвоздик в твоем ухе. Металлическая бабочка тоже никогда не сможет взлететь. Но на нее смотреть не больно.
- Потому что красивые? Поэтому? Пусть они живут и умирают, как хотят.
Ты улыбаешься, отпускаешь меня, подходишь к стене и тянешь булавку. Бабочка падает на твою ладонь, легкие крылья вздрагивают, покачиваются, как от слабого ветра, и вдруг она поднимается в воздух. Я смотрю, как бабочка выбирает своим новым местом край стола. Складывает свои бархатные крылышки вместе и снова распахивает их.
- Соооби. Ты... Ты умеешь оживлять? Соби!
Я с восторгом наблюдаю, как ты делаешь то же самое со всеми булавками, всеми крылышками, всеми бабочками. Их уже так много в комнате, они задевают мое лицо, приятно поглаживают.
- Нет, Рицка. Не умею. Это ты. Твое желание.
- Мое желание?
Комната становится синей от множества крохотных взмахов: потолок, пол, стены, мебель. Ты подходишь ко мне, подставляешь подножку, держишь за спину, чтобы я упал мягко, не ударился. Нагретое солнцем дерево под голыми лопатками.
- Мы раздавим! Соби! Можем нечаянно раздавить!
Я подтягиваю ноги к груди и выкатываюсь из-под тебя. Подбегаю к окну и раскрываю его настежь. И небо из бледно-голубого становится великолепно синим. Все небо.

Соби

Под моей рукой ты вздрагиваешь, я останавливаюсь, лежу рядом неподвижно, борясь с собственным телом. Ты сейчас абсолютно беспомощен, на тебе только расстегнутые до половины брюки, и я бы с легкостью снял их. Я тяну за язычок молнии вверх и тихонько отодвигаюсь на край кровати. Мои плечи сводит судорогой, я вцепляюсь руками в плед, пытаясь удержаться, под бинтами расползается новое кровавое пятно. Я сам весь сплошная открытая рана. Желание, которое я, возможно, никогда не смогу утолить. По крайней мере, мне есть чего ждать, а это иногда само по себе является счастьем. Что ты со мной сделал, Рицка? В мире я больше не вижу никого, кроме одинокого маленького мальчика. Бывают ли за день пять минут, в течение которых я не думаю о тебе? Сомневаюсь. Не могу перестать говорить с тобой даже мысленно. И каждую секунду жду звонка. Я знаю, сколько раз ты звонил мне за это время. Раньше я никогда не таскал телефон с собой постоянно, теперь я боюсь оставить его даже на столе. Я обожаю в тебе все: что было до, есть сейчас и будет потом, когда ты станешь взрослым. Знаки твоего детства. Пушистые черные ушки, в день нашей первой встречи я прикусил их зубами, и ты сразу вспыхнул от смущения. С тех пор, как я встретил тебя, я начал меняться, сам себя не узнаю да и не хочу вспоминать, каким я был раньше. Дышать тяжело, каждый выдох окрашивается желтым цветом желания, черным - тоски и лавандовым - моей любви к тебе.
- Соби, Соби.
Шевелятся твои губы в беспокойном сне.
- Все в порядке, Рицка.
Я протягиваю к тебе руку и роняю ее, не дотронувшись. Я знаю, как секс привязывает. Как он становится всем. И ничем, если он лишь средство. У нас все будет иначе.

Рицка

Ты обнимаешь меня. Еще не знаешь, что я проснулся. Голова легкая, но я понимаю, что был пьяным. Украдкой взгляд на часы, не двигаясь. Последний раз, когда я на них смотрел, было три, теперь семь, уже поздно, в это время я уже должен быть дома, или мама должна думать, что я дома. Вставать не хочется, выпутываться из твоих рук, мы никогда не лежали так, не говоря ни слова, близко. Почему я не могу думать, что ты можешь вот также обнимать кого-то другого, как меня сейчас. Или кто-то тебя. Я привык, что ты мой.
- Проснулся?
Как ты узнал? Может, я думал слишком громко?
- Прости, Соби... Моя... выходка в кафе была глупой.
Я чувствую себя виноватым. Почему я все время груб с тобой? Ведь я же хочу быть совсем другим. В голове мелькает воспоминание, как в парке у меня пальцы были в креме, а ты слизнул, я на тебя наорал тогда, потому что это было... чересчур приятно. Когда твои пальцы ерошат мои волосы, гладят тонкую кожу моих ушек изнутри, они встают торчком, словно для того, чтобы тебе было удобнее. Вот еще дурацкие предатели. Кончик бинта на твоей шее щекочет мне щеку, повязка ослабла, открывая страшный шрам. Это заставляет мою память содрогнуться. Сила имени. Она разлучает нас. Разлучит. Я переползаю через тебя и сажусь на край постели, чувствуя спиной твой бок, ты кладешь руку мне на плечо. Не привык к моим извинениям? Везде, как бабочки в моем сне, лежат, приколоты, на полу и на стенах рисунки со мной. Акварель, мелки, карандаш. Мне странно видеть себя со стороны: с книгой, с фотоаппаратом, так. И ни одного с тобой. Ни одного, где я вообще бы был с кем-то.
- Почему я всегда один, Соби?
Я не хочу быть один. Больше никогда. Ни минуты. Я не хочу домой. Мои ноги просто не пройдут все эти тяжелые шаги до моего дома. Баночка с тушью на столе. Кажется, или я чувствую черный запах? Черное будет хорошо видно. Я дотягиваюсь до баночки, беру кисть и вывожу на левой руке.
- СОБИ.
Кисточка щекочет. Мне нравится, как твое имя смотрится на мне. Я не носил ничего красивее. Ты спускаешь ноги с кровати и берешь со стола нож, которым точишь карандаши. Зачем?

Соби

Ноздри щекочет запах детского клубничного шампуня. Втягиваю дразнящий, едва уловимый аромат и открываю глаза, удивленный тем, что ты еще здесь. И не просто спишь рядом, а обеими руками обхватываешь мою ладонь. Не оторвать. Сжимаешь пальцы, будто я сейчас исчезну. Да куда я денусь?! Делаю попытку отодвинуться, но ты только крепче сдавливаешь руку. Не отпускаешь. Мне нравится, когда ты такой, Рицка. Кожа к коже. Уже не обжигает, а тихо греет. Спокойствие. Лава, покрывшаяся тонкой корочкой. Словно и не было ничего. До следующего взрыва. Видимо, я все-таки задремал и во сне дотянулся до тебя, или ты сам прильнул ко мне в поисках тепла. Я привык к тому, что в комнате всегда холодно: так лучше думается и рисуется. Меньше мучающих меня сновидений. Кошмаров, где я теряю тебя навсегда. После них я всегда в ледяном поту. Не просыпайся, Рицка. Пока спишь - ты мой. Знаю, что поступаю, как последний эгоист. Если ты вернешься домой поздно, на следующий день на твоем личике появится новый пластырь. Закусываю губы в бессилии что-либо изменить. Кто мне отдаст несовершеннолетнего мальчика? Я чувствую каждую твою царапину и каждый синяк. Словно бьют меня. Свою боль терпеть проще. Я найду выход. Обещаю. Твое дыхание изменилось.
- Проснулся?
Наслаждаюсь видом взъерошенных волос, огромных сонных глаз, распухших губ. Как я удержался? Сердце екает, но мой голос спокоен. Вряд ли ты сможешь уловить в нем, как я боюсь и одновременно жду привычных слов: «Отстань». Но вместо обвинений, криков, что я извращенец, ты тихо шепчешь.
- Прости. Моя выходка была глупой.
Что? Не веря своим ушам, склоняю голову набок. Что ты сказал? На лице дурацкая улыбка. Ты меняешься, котенок. Становишься взрослым. Почти. Ты бледен, смотришь... Куда? На полуразвязавшиеся бинты, на следы рук Семея, на край печати... не твоей. Моргаешь, будто борешься со слезами. Раз, другой, потом быстрым движением перелезаешь через меня и садишься на кровать, озираясь. Комната изменилась с тех пор, как ты был здесь. Так много... тебя. На виду самые невинные рисунки. Ночью прибавится еще. Осторожно кладу руку тебе на плечо. Просто прикосновение. Молчу. Зачем говорить, без слов я могу показать, насколько ты мне дорог. Словам ты не веришь. Дую в затылок. Легкий вздох и твой вопрос в лоб.
- Почему я всегда один, Соби?
Укол обиды. А как же я, Рицка? Я для тебя никто? Ближе меня у тебя никого нет. И не будет. Я не позволю. Словно иллюстрируя едва оформившиеся мысли, ты берешь кисточку и выписываешь на запястье левой руки мое имя. Внутри снова загорается остывший огонь. Рицка. Будто часть меня на тебе. На время, а я хочу навсегда. Клеймо. То, которое на мне, пробуждает слишком много тяжелых воспоминаний. Я неделю находился между жизнью и смертью, когда оно появлялось на мне. Постепенно. Буква за буквой. Я беру и пробую пальцем лезвие, и без того зная, что оно острое.
- Зачем? Соби?
Ты хватаешь мою руку. А моей рукой владеет безумная мысль избавиться от чужого имени. Проводить лезвием по буквам, чуть надавливая. Бинты падают на колени, ядовитыми кончиками задевая твои пальцы. Ты вздрагиваешь, скидывая с себя белые ленты, будто они могут запятнать. Ты прав, под ними таится столько грязи. Они сидели и ждали, справлюсь ли я. Ни с одним из бойцов обретение имени не происходило так мучительно. Иногда я жалею, что выжил. Но тогда я бы не встретил тебя.
- Пора менять повязку.
Даже если я срежу кожу, надпись никуда не исчезнет. Она в моей голове.

Рицка

- Псих ненормальный! Напугал меня! Убери от себя эту штуку!
Я толкаю дальше по столу нож, он скользит по полированной с множеством трещин и царапин поверхности и с грохотом падает. Я всегда стараюсь не смотреть на колючую проволоку из твоей собственной кожи на твоей шее. Или это терновые ветки? Я не собираюсь всматриваться. Не могу. Как можно было сделать с собой такое? Или с тобой такое? Я вздрагиваю, видя в своем воображении порез, проливающийся кровью. И смотрю в твои глаза. Обычно голубые, сейчас они почти серые. Ты как в воду опущенный все последние дни. А я совсем не знаю, что с тобой делать, как себя вести. Раньше все время ты улыбался, когда я рычал, а теперь как будто обижаешься. Дождь за окном не унимается, желтый лист, один из последних, прилип к окну, жалкий и мокрый, как будто просит вернуть ему лето или впустить внутрь в теплую комнату. Только ничего такого вернуть нельзя. Мы в этой комнате с точки зрения листа просто счастливцы.
- Это все осень, - авторитетно заявляю я. Надо же как-то тебя оправдать. - Осенью все не в себе. И чем дальше, тем больше все хандрят. А мы не будем. Подумаешь, какая-то осень!
Приятно иногда свалить всю вину на другого. Я пытаюсь применить к тебе приемы, которые на мне практикует госпожа психолог. Это называется позитивное мышление. Я много прочел.
- Я нарисую на тебе улыбку вот этой самой кисточкой, если ты немедленно не улыбнешься! Понял меня?
Я угрожающе приставляю кисточку к твоему лицу, усевшись тебе на живот. Ты наблюдаешь, твои губы немного расслабляются, но это совсем не то, что я хочу. Я сам плохой пример. Мы будем брать его... Я отстегиваю от своих джинсов брелок с дельфином.
- Смотри. Вот кто всегда улыбается! Был в дельфинарии?
Ты отрицательно качаешь головой и кладешь свои руки мне на поясницу. Я сглатываю, пытаясь снова сосредоточиться на своей речи. Твои руки на моей голой коже, они отвлекают. Я боюсь, что они спустятся ниже.
- Не... Не был? Да где ты тогда вообще был? А мы ходили.
Прошлым летом с Семеем.
- Они рисовали, представляешь? Кисточка во рту и по натянутой бумаге. Прямо как ты! Только...
Я вспоминаю рисунок из твоей папки, и мои уши начинают гореть.
- Каракули, конечно. Нам рассказывали, что дельфинов не дрессируют. Их учат. А дрессировщик дельфинов правильно называется тренером. Ели дельфина ударить, он перестанет общаться. А за ласку готов танцевать... Ну и за рыбу. Потом для них самое страшное наказание, если тренер их игнорирует.
Я прижимаю синий брелок к твоему животу.
- Это тебе. А я бы себе такого настоящего хотел. Он бы у меня в ванне жил.
Я мечтаю прямо на ходу.
- Я бы шел принимать ванну и говорил: «Давай, подвинься, мордатый».
Я смеюсь. И ты улыбаешься, как я хотел, глаза из серых становятся голубыми. Неожиданно ты поднимаешься, и я сам оказываюсь под тобой, опрокинутый в карусель ощущений, кисточка, брелок теряются в складках ткани, смех замирает в животе. Твои руки гладят мои плечи, шею, я чувствую тяжесть твоего тела, я думаю высвободиться и не делаю того, что думаю. Сжимаю одеяло пальцами и сжимаюсь сам в твоих руках, испуганный твоим движением и своей неподвижностью.
- Мы сейчас... ни с кем не бьемся... чтобы... целоваться...

Соби

Позволяю опрокинуть себя на спину. Ты такой хрупкий, но малейшего движения маленького пальчика достаточно, чтобы я подчинился. Что ты придумаешь дальше? Я внимательно слушаю, как ты убеждаешь меня, а скорее себя. Кисточка угрожающе покачивается перед носом, едва не оставляя на мне черные следы. Ты улыбаешься. Смотришь мне в глаза так, как будто я нужен. Воспоминания о твоем брате отступают прочь. Ты совсем другой.
- Был в дельфинарии?
Голубой брелок переливается. Твой смех тоже переливается. Сейчас твой голос радостный. Ты любишь это воспоминание. Поделись со мной, Рицка. Прикасаюсь пальцами к твоей голой спине. Слова проходят сквозь меня, оставляя в сознании подробности, услышанные тобой на шоу в дельфинарии. И я наслаждаюсь тем, как было тебе тогда хорошо, мне тоже хорошо сейчас. Что бы ни случилось в будущем, я навсегда запомню этот миг. Твою заботу обо мне. Я не привык быть нужным. Глажу твои позвонки. Невесомо. Пальцы покалывает.
- Он бы у меня в ванне жил. Я бы шел принимать ванну и говорил: «Давай подвинься, мордатый».
Ты заразительно хохочешь. И я смеюсь в ответ. Я люблю тебя, Рицка. Всей душой, сердцем и... Мир переворачивается. Тело само решает за меня. Ты подо мной. Я тороплюсь ощутить твою нежность. Мои руки благоговейно скользят по плечам, вспыхнувшему лицу, бьющемуся в жилке на шее пульсу. Язык скользит по шее. Не отбирайте его у меня. Я сделаю все что угодно. Я готов не щадить больше никого. Готов убивать. Между нашими телами только ткань брюк... Как много.
- С-с-с...о-о-о... би.
Ты сжимаешься, когда я прихватываю зубами маленькое ухо, дышу в него, почти постанываю. И я прихожу в себя, сознавая свою испорченность. Свою жадность, неумение ждать. Лучше бы в твоей ванне жил я. Был тем самым дельфином, которого ты себе придумал. Ты бы залезал ко мне в воду, играл, дотрагивался до меня. Я отстраняюсь. Делаю над собой усилие и поднимаюсь с постели. Ты тут же подскакиваешь, с пылающими щеками. Хватаешь со стула свои вещи, натягивая на себя водолазку. Если я начну что-то говорить, ты смутишься еще больше. Я не хочу, чтобы ты убегал.
- Рицка. Тебе пора домой.
Мне кажется, ты сейчас все поймешь. Я замечаю у себя на руке следы краски. Хороший предлог.
- Я смыть краску. И... бинты. Это недолго. Можно тебя попросить пока поставить чайник? Я сейчас вернусь.
Мне надо под холодный душ. А то, боюсь, я просто тебя не выпущу... Ледяные струи обжигают до боли. Я упираюсь лбом в стену и позволяю себе кончить, всего несколькими жесткими движениями доведя себя до оргазма. Долгого и мучительно постыдного. Ноги подкашиваются. А напряжение внутри не стало меньше. С каждым разом мне все сложней оторваться от твоего тела, котенок. Долго, очень долго я мою руки, забинтовываю левую снова. Шею заматываю длинным шарфом - нет сил возиться с бинтами - и спускаюсь вниз.
- Рицка...
Ты поднимаешь голову и исподлобья смотришь. На столе дымятся две кружки с горячим чаем. На блюдце два кусочка сахара. Ты запомнил, что я всегда кладу в чай две ложки? Ты... согрел меня, Рицка.
- Мне уже точно пора.
Ты тянешь меня за рукав, поторапливая.
- Соби, пошли.
Я же тяну время. Нашариваю в кармане пиджака очки. Там еще твой подарок. Пластмассовый дельфин. Про себя я уже дал ему свое имя.

Рицка

Я кубарем скатываюсь с лестницы вниз. Включаю холодную воду и брызгаю себе в лицо. Каждый раз, когда ты до меня дотрагиваешься вот так по-своему, как никто больше не делал, я теряюсь. Дрожащими руками я наливаю в чайник воды, достаю блюдца и кружки, пакетики с чаем, бисквиты. Я едва отмечаю свои действия, у меня в голове только ты. Весь сегодняшний день и вчерашний и все другие. От твоего первого появления, когда я сразу почувствовал себя неуютно. Я не хотел ни к кому привязываться, мне было спокойно... Когда ты спускаешься, я забираюсь на высокий стул и пялюсь в свою кружку.
- А где Йоджи и Нацио?
До меня доходит, что в доме, похоже, никого нет, кроме нас.
- Не знаю. Где-то по своим делам. Они не говорят.
Свои дела, я им завидую, они сами по себе и друг с другом, вечно веселые и всегда вместе. Никогда не видел таких монстров по компьютерным игрушкам.
- Соби. Пей скорее. Я опаздываю.
Если посмотрю на тебя, ты сразу поймешь, как я не хочу уходить сейчас, вообще не хочу уходить. Я уже час как опоздал, пропустил ужин. Горячий чай и тот не может растопить ледяной кусок страха у меня в животе. Печенье крошится в пальцах. Ты говоришь, мы встречаемся, как взрослые. Взрослым не надо быть дома не позже семи вечера. В своем возрасте я принадлежу своим родителям. Лучше бы я был идиотом и не понимал этого. Но не только поэтому я не могу остаться здесь. Я не могу бросить маму. Она сделает что-нибудь с собой. Я все время этого боюсь. Я бросаю взгляд на часы. Лучше бы я этого не делал.
- Идем же. Идем.
Мне кажется, мои слова тебя обижают. И, когда мы выходим, я сам беру тебя за руку, прося этим жестом прощения. Пытаюсь сгладить свою торопливость разговором. И... мне стыдно, что я не могу управлять своим временем. Осенние листья сиротливо липнут к кедам. Дождь барабанит по зонту. Мы вдвоем под ним все равно как будто еще у тебя дома.
- Я читал про имена. У некоторых народов Африки имя меняется с возрастом. Есть детское имя. И я подумал, может, оно...
Ты сильно сжимаешь мою руку, останавливая, как будто что-то почувствовал. Какую-то опасность. Я отрываю взгляд от дороги и отступаю назад. Порыв ветра бросает в лицо призраку желтые листья. Улыбаясь, он убирает из волос запутавшийся в них листок. Мнет его между двумя пальцами.
- Со... Соби...
Мои губы дрожат.
- Я... я... У меня галлюцинации... Га...
- Семей...
Ты тоже это видишь. Семей жив... Я никогда до конца не верил... я не видел тела... только мамин ужасный крик... Они пришли и сказали... Семея не могли убить... его все любили... Мой брат не мог оставить меня одного...
- Семей!!!
Я бросаюсь вперед и остаюсь на месте. Ты как щипцами держишь мою руку. Я вцепляюсь в твою руку ногтями, пинаю тебя, пытаясь вырваться. Но ты перехватываешь меня под животом, и я оказываюсь на весу, бесполезно дрыгающий ногами.
- Это не Семей. Рицка. Это обман. Иллюзия.
- Пусти меня!!! Я тебе не верю!!! Не верю!!!
Мое лицо становится мокрым. Зонт валяется на асфальте и... Я не хочу тебе верить. В борьбе я ничего не вижу, мотаю головой, и все мешается перед глазами. Ты держишь меня одной рукой, прижимая мои локти к телу. И рядом с братом я вижу... Тебя... Семей обнимает тебя за плечи. И вдвоем вы улыбаетесь... Улыбаетесь... Любимые...
- Какая подлость.
Я не узнаю твоего голоса. Мне становится страшно. Мне кажется, ты сейчас оторвешь... этому... Оторвешь этому... человеку голову обеими руками.
- Не трогай его... Соби. Не трогай его!
У него лицо Семея... Я все еще не хочу верить... Внезапная боль пронзает запястья и шею. Раскаленная, она мгновенно обессиливает. Длинная, полыхающая злой силой цепь тянет к земле. Никогда еще мне не было так больно...
- Со...
Дождь струится по моему лицу. Боль перебивает перестуки сердца. Я не могу ни крикнуть, ни говорить, ни дышать.

Соби

Капли дождя застывают льдом на коже. Странно, слишком холодно. Поворачиваюсь так, чтобы заслонить тебя, не дать промокнуть. Позволь мне сделать для тебя хоть эту малость, Рицка. И пока я, улыбаясь, слушаю твой рассказ про Африку, становится еще холодней. Что-то не так. Дальше идти нельзя. За деревом притаились двое. Они стараются заглушить свою силу, но даже малейшей волны энергии мне достаточно, чтобы определить, откуда исходит угроза моему Рицке. Нас ждут. Кто? Я замедляю шаг. Удар в висок и... в сердце, когда тусклый свет фонаря высекает из темноты твоего погибшего брата. И мы одновременно с тобой шепчем похолодевшими губами.
- Семей.
Ты дрожишь, я крепко держу твою ладонь. Не отдам. Никому. Это не он. Он никогда не смотрел на меня с любовью, с которой глядит на... МЕНЯ?!!! Еще один человек вступает в круг света от фонаря, у него мое лицо. Мое оцепенение проходит. Подмена. Как низко, подло. Кажется, я знаю, кто это. Однажды столкнулся с ними в школе. Полузабытое ощущение, напоминающее дрожь отвращения, когда случайно попадаешь рукой в противно пахнущий плевок. Бесформенные, лучшее творение одного из учителей Семи Лун. Пара, обладающая способностями трансформироваться по своему желанию, способностями угадывать самые потаенные страхи и воплощать их. Мой страх. Не думал, что больше всего на свете боюсь своего бывшего хозяина.
- Семей!!!
Ты рвешься к обманке. Но я не даю совершить глупость ребенку, поверившему в чудо, в мой кошмар. И тут же получаю удары по ногам, ты отчаянно бьешься в моих руках, не желая слушать. Не бросай меня, Рицка. Ты так легко готов оставить меня? Это не твой брат, но и к нему я бы тебя никогда не отпустил. Ты мой. И ты плачешь, мои глаза сухие от гнева.
- Какая подлость.
Я не хочу видеть, как подделка под Семея ласково обнимает моего двойника за плечо. Ему не должно достаться то, чего был лишен я. А малыш не должен видеть, каким влюбленным взглядом я смотрел когда-то на его старшего брата. Не должен плакать. Я хочу стереть этих двоих с лица земли.
- Не трогай его, Соби! Не трогай его!
Ты кричишь. Звонко. Заглушая шум крови в ушах. Это приказ? Но я не успеваю задать вопрос. Неуловимый отрезок времени, когда мы переходим в иную реальность. Сладкая судорога, похожая на оргазм, пронзает тело. Так всегда бывает. Это словно наркотик, пробуешь раз - и ты пропал. Мало кто из бойцов способен добровольно отказаться от него. Мы находимся внутри сферы, созданной текущей водой, блики играют на лицах, придавая им иллюзорность. Тонкая пленка заклятия. Нам не выйти из нее, пока не определится победитель, а я не могу проиграть. Не так ли, сенсей? Я же лучший. Противники улыбаются. Ненавижу. Все равно не могу не восхититься их силой. Создавать красоту так сложно. И как же бережно эти двое держат друг друга. Жду объявления боя. Жду, и спустя секунду цепи ограничения обвиваются вокруг шеи и рук Рицки. Они жестокого красного цвета. Твой крик. Твоя боль. Ублюдки.
- Вы не произвели ритуал.
Не спуская глаз с противников, бережно я опускаю потерявшего сознание мальчика на землю - пожалуйста, потерпи. Маленький, прости меня за то, что мне так даже удобно, что ты без чувств, ты не дашь мне силу победить человека с лицом твоего брата. Ты слишком любишь память о нем. Они и рассчитывают на это. Подделка под Семея делает шаг вперед.
- У нас есть разрешение. Мы разорвем вашу связь, которая не должна существовать. Как ты смеешь не подчиняться приказам своего хозяина? Как ты посмел выжить?
Автоматически я отбиваю первый удар. Шипы из земли. Как банально.
- Нейтрализую. Алмазный щит под ногами.
Слышно, как ломаются острые иглы. Пусть я один, у меня достаточно сил, но ты выдержишь ограничение такой силы не больше двух минут. Чем быстрее я разделаюсь с ними, тем скорее освобожу тебя. Значит, я буду жесток. Я сейчас как бездушная машина.
- Отражающая линза. Калейдоскоп.
Выставляю барьер перед следующей атакой. Лабиринт отражений. Наши с Рицкой двойники возникают на пути летящих огненных струй. И перед следующей и перед еще одной. Глухая защита. Этим обманкам ее не пробить. То, что они выглядят, как самая совершенная пара Семей-Соби, вовсе не значит, что они равны нам по силе.
- Облако мрака, укрой меня и Рицку.
Лица дезориентированных противников искажены яростью. Они не видят нас, только наши отражения. Свои. Око за око.
- Сила гравитации, увеличься в сто раз. Радиус три метра.
Им не успеть спастись. Если только... Сфера дождя с тихим хлопком исчезает. Мы снова стоим на темной улице. Все кончено. Передо мной лежит изломанное, изогнутое под немыслимыми углами тело лже-Семея. В нескольких метрах от него сидит, покачиваясь, мой двойник, его черты как будто расплываются под косыми ударами дождя. Он все же смог выпрыгнуть за пределы действия моего заклинания, оставив свою жертву погибать. Я не хотел никого лишать жизни, если бы в сфере остались оба, заклинание разделилось бы надвое, любые раны... на теле со временем заживают. Ты предал своего хозяина, бесформенный. Ты все равно что труп. Жаль... хотя на самом деле мне настолько не жаль, что мне самому становится жутко. Но только на секунду. Мой Рицка не хочет, чтобы я дрался. Я достойный ученик, и это последнее мое предупреждение, ультиматум. Я поворачиваюсь назад к тебе. Поднимаю на руки, ты слабо дышишь.
- Рицка.
Зову тебя обратно. Вливаю в тебя губами свое дыхание. Тихо иду по улице, оставив за поворотом мертвое и полумертвое тела, покрываю твое лицо поцелуями. Дождь все усиливается.
- Очнись, Рицка, я прогнал их.

Я чувствую на губах тепло.
- Все еще не больно, Соби? Нет?
Я вижу Семея, и его взгляд любопытный и пристальный, направленный прямо на меня. Его взгляд, как у мальчишек, у которых я отбил щенка, они до мяса перетягивали ему заднюю лапу тонкой прочной веревкой. В шоке я распахиваю глаза и вижу другой взгляд, тревожный и тоже пристальный, но совсем по-другому.
- Соби.
Мне хочется прижаться к тебе и зареветь, как маленькому, от обиды, что мою память о брате выворачивают наизнанку.
- Тебе больно? Рицка? Скажи что-нибудь.
Ты ставишь меня на землю, осторожно поддерживая, усаживаешь на какую-то скамейку. Запястья горят, как обожженные, хочется опустить их в холодную воду, то же самое с шеей, так бывает всегда, но в этот раз больнее обычного. Я не защищался от человека с лицом Семея, не ждал от него боли, кем бы он ни был.
- Где они? Те... Те люди?
Ты застегиваешь мою куртку. Долго возишься с молнией. Куртка старая, и застежка заедает. Мне кажется, мы уже не там, где натолкнулись на... них. Но, может, мне только кажется.
- Я прогнал их.
Я хватаюсь за твой пиджак.
- Ты же ничего им не сделал?
Только не с Семеем.
- Я ничего им не сделал. Только... проучил.
Я вздыхаю с облегчением. Мне так страшно. Мой приказ никого не трогать, ты выполнил его, ты же тоже любил Семея. Хорошо что ты не победил и не проиграл. И то, и то одинаково жутко. Я все-таки прижимаюсь к тебе и чувствую, что правда сейчас разревусь, еще одно движение - и все. Ты гладишь меня по волосам, задевая ушки, и я вырываюсь, вскакивая со скамейки.
- Я... Я один доберусь быстрее.
Я невнятной скороговоркой проговариваю эту чушь и несусь прочь по улице. Промокшая матерчатая сумка хлопает по бедру. Я бегу, как будто у осеннего ветра есть руки, и он толкает меня в спину. Я вспоминаю все, что мы с братом делали вместе, как он читал мне легенды, готовил тимаки в праздник мальчиков и доставал фигурку самурая в шлеме с царапиной на боку. Как мы в шутку боролись, и брат всегда давал мне себя одолеть, хотя я и понимал, что он поддается, я смеялся. Я лихорадочно перебираю не потерянные воспоминания, чтобы удостовериться, что они целые. Все, что у меня осталось. Я бегу все быстрее, чтобы меня не догнали фальшивки. Расстояние до дома оказывается очень коротким, легкие полыхают огнем, я останавливаюсь, чтобы отдышаться, и вспоминаю, что опоздал, и брата больше нет, чтобы защитить меня. Я, как воришка, открываю дверь, надеясь проскользнуть в свою комнату незамеченным. Скидываю промокшие грязные кеды. Дом погружен в полумрак, свет только на кухне. Стук кухонного ножа, мерно ударяющегося о деревянную доску. Он затихает.
- Ужин остыл. Кто разрешал тебе задерживаться?
Из-за свесившихся на лицо волос я не вижу маминых глаз.
- Я... я не нарочно.
- Ты хочешь, чтобы соседи считали, что я плохая мать?
- Извини, я уже пришел.
- От тебя постоянно пахнет сигаретами. Ты думаешь, я не знаю, где ты пропадаешь? Со своими приятелями.
Я бы хотел уметь врать и придумать что-нибудь, чтобы мама не надвигалась на меня со спрятанными за волосами глазами.
- Такими же бездельниками, как ты. Паршивый мальчишка. Рицка бы так не сделал. Из-за тебя я сама превращаюсь в чудовище!
Мне хочется отодвинуть волосы, встряхнуть маму. Каким был тот Рицка, чем он был так хорош? Что не так со мной? Она замахивается на меня, как будто хочет отвесить пощечину, но в руках у нее кухонный нож, и я хватаюсь за него, ладони и пальцы пронзает острая боль, кровь ползет по рукам, я выпускаю нож, падаю на пол и на четвереньках доползаю до лестницы, сердце громыхает на весь дом, я убегаю от собственной матери. В страхе услышать догоняющие шаги за спиной. В глазах становится темно, когда я закрываю дверь своей комнаты покалеченными пальцами. От боли из глаз катятся слезы. Я сползаю на пол спиной по двери и утыкаюсь лицом в колени. Такого не бывает, не может быть.
- Соби.
Я не могу пошевелить онемевшими пальцами. И сам не могу пошевелиться. Меня бьет крупная дрожь, и зубы стучат друг о друга, словно уже зима. Подаренный тобой мобильник в кармане куртки, но я не могу двинуться. Я хочу, чтобы ты сейчас оказался здесь. Пожалуйста.
- Соби.
Почему мама так обращается со мной? Что я сделал? Может быть, я сделал что-то ужасное? Что-то непростительное. В то время, которого я не помню. Что-то настолько ужасное, что моя память вырезала этот кусок. Может, я заслужил? Я падаю на бок. Семей не может быть жив, он никогда не оставил бы меня одного... так. Что бы я ни сделал. Я хочу к Семею. Пожалуйста.
- Соби.
Это мое единственное заклинание.

Соби

Уже перед домом я оборачиваясь туда, где осталось мое сердце. Спи, малыш. Спокойной ночи.
- Соби, ты где ходишь?
Чужой голос заставляет меня вздрогнуть. Напади на меня кто сейчас, я вряд ли бы оказался на высоте. Я еще там, в мерцающей сфере, отголоски острого удовольствия плещутся внутри.
- Ке? Что ты здесь делаешь?
- Ты же сам позвал, помнишь? Готовиться к завтрашним занятиям. Видно, не помнишь. Шляешься под дождем без зонта. Простынешь же.
Твой подарок, зонтик с покемонами, он остался где-то в ночи, если бы не Ке, я бы сейчас сорвался и бросился искать, но я и так все время прогоняю его. Как ты добрался, отчаянно хочется позвонить, я бессилен защитить тебя от психованной матери. Я готов забрать тебя к себе, но ты боишься, что в твое отсутствие произойдет непоправимое. И там бродит призрак Семея, лежат его вещи, дом помнит. А я ничего не значу для моего хозяина по сравнению с братом. Это мои тайные мысли и страхи. Невысказанные, но оттого еще более мучительные.
- Ты будешь еще долго так стоять?
Ке вторгается в мои мысли.
- Не пригласишь войти?
Ожидающий взгляд. В ответ кривая усмешка. Выражение его лица так похоже на мое - беззаветная преданность, глаза побитой собаки. Я веду себя с ним, как Семей вел со мной. Точно так же то маню, то прогоняю, и никогда не скажу ему то, что он хочет услышать.
- Да, конечно.
Поднимаюсь по лестнице, Ке идет следом. Ступеньки мокрые, мне приходится крепко держаться за перила.
- Со-би.
Угрожающе доносится сзади.
- Ты здесь, извращенец?
- Я не извращенец.
Парирую по привычке. Открываю дверь и отхожу в сторону, пропуская Ке вперед. Он оборачивается.
- Снова думаешь о бедном малыше?
Ке пытается скрыть свою ревность, но она проступает сквозь интонации заботы.
- Ну?
Не выдерживает.
- Да, я думаю о Рицке.
Чего скрывать от него правду. Так много обо мне никто не знает.
- Малыш задержался у меня, боюсь, будут проблемы с матерью.
Вспоминаю, как голубой дельфинчик грел ладонь. Он и в кармане пиджака словно излучает тепло.
- А почему он опоздал?
Подозрительно сощурившись, Ке смотрит на лестницу, ведущую в спальню.
- Ты лишил его ушек? Он уже не маленький невинный ребенок? Он дал тебе то, что ты не смог получить от Семея?
Без жалости я хватаю Ке за воротник и заставляю почти лечь спиной на стол. Опираюсь обеими руками о края и шиплю.
- Не смей говорить подобную гадость. Я не стану делать это с моим Рицкой... Как бы мне ни хотелось. Запомни.
Ослабив захват, разрешаю ошарашенному другу выскользнуть, кусаю губы. Какой же я слабак. Боец - смешно! - не может справиться со своими чувствами, подвергает жертву ненужной опасности. Ке кладет руки мне на плечи, массирует. Он привык утешать после очередного пинка Семея, моих размолвок с Рицкой. Я не сопротивляюсь. Устал.
- Соби. Ты, как ребенок, все просишь - любите меня, пожалуйста. Да вот не у тех.
Лицо Рицки, с невыразимой любовью обращенное на фальшивого Семея. На меня он так никогда не смотрел. Между нами стоит его брат. Я проиграю.
- Неужели ты до сих пор не понял, что меня и просить не надо, Со?
Не хочу слышать таких слов.
- Замолчи, Ке.
- Почему?
Губы друга касаются щеки. Вздрагиваю. Пытаюсь вырваться, уворачиваюсь от поцелуев. Внутри все жарче. Ке не отпускает, тянет губами сережку.
- Я же знаю, чего тебе хочется. Можешь твердить сколько угодно о своей безумной любви к Рицке, но...
Он, не смущаясь, кладет ладонь на мой пах.
- Тебе это необходимо. Или тоже хочешь стать назад девственником?
Он смеется, ощущая пальцами, как отзывается мое тело. Сжав губы, закрыв глаза, я стараюсь ни о чем не думать. Рицка.
Ке уже помогает мне откинуться на стол, наклоняется, трется лицом о мои бедра, покусывая сквозь ткань. Постыдное желание сковывает волю, заставляет ноги послушно раздвинуться, чтобы Ке было удобнее. На пол что-то падает с глухим стуком.
- Не обращай внимания, - шепчет Ке, заслоняя от меня это что-то, но я успеваю заметить голубого дельфинчика и трещину, бегущую по его плавнику.
Ке все ниже сдвигает брюки, а я все сильней прижимаю его голову. Меня нужно наказать, я посмел думать о себе, о своих желаниях. Позвоночник будто превратился в раскаленный стержень. Ч-ч-черт, я, кажется, сейчас переломлюсь пополам. Рицка... Ке. Еще. Дотягиваюсь руками до его плеч и... Шар пульсирующей боли разлетается в голове на крупные осколки. Я вскрикиваю и сжимаю виски. Испуганный взгляд Ке. Возбуждение мгновенно сменяется страхом. Путаясь в брюках, я кидаюсь к сотовому, оставшемуся в кармане. Нет, вызовов не было. Набираю твой номер. Ответь, прошу тебя. Звонок не проходит. Как тогда. Жуткие шумы и потрескивания. Как тогда. Швыряю в сторону бесполезную трубку. Надо бежать к нему.
- Ке, прости, я не могу. Что-то случилось. Я чувствую.
Понимающий взгляд Ке, он вызывает у меня желание ударить себя, извини. Чуть ли не на ходу приводя в порядок одежду, я выбегаю на улицу под хлещущий ледяной дождь. Каждый вздох - как секунда, потраченная зря. Только бы не опоздать. Я слышу умоляющий голос Рицки. Я нужен ему. Нужен. Нужен. Что подумал обо мне водитель, когда я проорал, куда меня везти, и сунул ему денег в три раза больше, чем он просил? Быстрее... Балкон открыт, ветер раздувает шторы. В комнате темно. Запах отчаяния, боли, непонимания, за что. Ты лежишь на полу, в крови. Что она сделала! Стерва психованная! Я заберу тебя отсюда.

Рицка

Я перестаю дышать, когда слышу шаги на лестнице.
- Рицка. Ты голодный. Выйди поешь.
Ручка двери дергается, я опираюсь спиной о дверь, страх поднимает меня с пола.
- Я ел. Спасибо. Мне ничего не нужно.
Неужели мама даже не заметила? Страх все холоднее. Ручка продолжает дергаться.
- Рицка, чем ты там занимаешься? Почему у тебя не горит свет?
- Я уже лег, мама. Спокойной ночи.
Я наклоняюсь и вытираю мокрое лицо о джинсы и съезжаю снова на пол, тело не держится в сидячем положении, вранье отняло последние силы. Не знаю, как мне удалось говорить спокойным голосом. Я не помню, чтобы хоть раз мама подошла и погладила меня по голове, и, сколько я ни искал, я не нашел ни одной старой фотографии, на которой мы были бы вместе, может, улыбались. О свой маме я знаю меньше, чем о ком угодно из учебника. Все вещи в доме как немые, ни одна не может рассказать мне, кто моя мама. Меня кормят, одевают, следят за мной, чтобы соседи не думали плохо. Мне так нужно, чтобы меня просто обнимали иногда, даже если потом будут ругать, всех детей ругают за что-нибудь. Мне кажется, она закричит, как будто я гадкое насекомое, вцепившееся в одежду, если я подойду и обниму ее сам. Что я сделал? Надо доползти до кровати, по полу тянет холодом, я простыну в мокрой одежде, я бы заснул и, может, наутро все бы оказалось кошмарным сном, мне иногда снятся такие, где я от кого-то убегаю, и ноги не слушаются, и вместо бега стоишь на месте, и сейчас так же, мне надо подняться. Или лучше остаться, я не хочу больше ползти... Пусть моя память совсем исчезнет. Я смотрю снизу на часы со светящимися цифрами. Семей его настраивал, чтобы я не проспал в школу, будильник есть, а брата больше нет, как такое может быть. Я чувствую себя наколотым на большую булавку, так больно внутри в груди. Между ребер проходит толстая железная спица... И колотит.
Мама, почему ты никогда не скажешь...
...Иди ко мне, мой котенок...
Почему ты никогда не скажешь...
...Иди ко мне...
Никогда не скажешь...
...Мой котенок...
- Рицка...
Соби, как хорошо, что ты мне мерещишься, а то мне совсем плохо. Мне мерещится, что ты поднимаешь меня с холодного пола и относишь в постель.
- Господи, Рицка...
Ты берешь мои руки, начинаешь бинтовать...
- А-а-а...
Порезы как натянувшаяся леска, она пропарывает кожу заново.
- Не трогай... а-а-а... больно... нет... больно...
Больно, значит, это ты пришел, Соби, настоящий, я пытаюсь обнять тебя и снова вскрикиваю от боли. Не помню, чтобы когда-нибудь я чувствовал столько своей крови, все руки влажные, все лицо.
- Тебе больше не больно. Не больно...
Ты просто держишь мои пальцы, и боль правда куда-то уходит, я начинаю дышать. Не знаю, как ты умудряешь делать все в темноте, быстро перевязывать мои руки, как будто видишь меня, как днем. Осторожно ты вытаскиваешь мои руки из мокрой куртки, через водолазку я чувствую все пуговицы на твоей рубашке. Боль ушла, вместо нее снова онемение, но не холодное, как было, а теплое. Я закидываю руки на твои плечи, прижимаюсь к тебе всем телом, губами, как ты делал, когда думал, что я уже совсем уснул. Мне нужна причина, из-за чего меня можно ненавидеть, бить, кричать на меня, ты дашь мне ее. Но ты сжимаешь мои руки, где локти, и отодвигаешь от себя. Моя голова запрокидывается назад, ты шепчешь успокаивающе.
- Тихо, котенок, тихо, я с тобой. Я услышал тебя, я всегда тебя услышу.
Почему ты не даешь мне мою причину, ты хочешь сделать меня таким, как на рисунке, я все про тебя знаю, про физиологию. А ты говоришь то, что я не хочу слушать.
- Тебе опасно здесь оставаться, Рицка. Твоя мать, она сума...
- Я сам порезался. Сам порезался.
Ты чуть встряхиваешь меня и тут же притягиваешь к себе, словно извиняясь.
- Рицка, это самоубийство - оставаться здесь. Нужно что-то делать с ее агрессией. Она нуждается в психиатрической помощи.
Откуда ты все знаешь про меня?!
- Замолчи, Соби! Это моя мама! Она заботится обо мне. Ты ничего не знаешь о моей семье! Ничего! Ты появился неизвестно откуда и можешь исчезнуть в любой момент. Я... сам заставил ее переживать! Мама просто расстроена, очень сильно расстроена!
Ты правда замолкаешь, я глотаю слезы.
- Ты ведь не уйдешь? Соби, не исчезай никуда. Лежи тут.
- Да, Рицка. Не волнуйся. Постарайся уснуть.
Ты больше не споришь, голос глухой, не спорь со мной, у меня нет аргументов.
- Если ты исчезнешь, я тебя никогда не прощу. Хоть сто лет потом проси. Хоть тысячу.
- Я не исчезну. Обещаю.
Я надеюсь, что в этот раз ты не врешь. Ты гладишь меня по ушкам, по щекам, устроив мои руки между нами.
- Спи. Рицка. Спи. Тебе нужно.
Ты закрываешь мои глаза поцелуями, и они вдруг сразу начинаю слипаться, голова тяжелеет. К моим ногам и рукам как гири привязаны, они тянут... Я уже засыпаю, и мне снится, что ты забираешь меня к себе. Вытаскиваешь мою булавку.

Соби

Только твой умоляющий и испуганный взгляд удерживает меня от того, чтобы не пойти и не свернуть этой психованной шею. Эта твоя... мать. Она нелюдь! Как ты можешь жить с ней рядом, ежесекундно ожидая побоев?! Впрочем, разве у тебя есть выбор? Его нет и у меня. Ты хотел вернуться домой вовремя, рвался. Я виноват в твоих сегодняшних ранах, прости меня, если получится. Все эти мои взрослые желания, я стараюсь сдерживаться, но меня слишком влечет к тебе. Пушистые ушки сами просятся под ласкающую ладонь. Я невесомыми поцелуями забираю с твоих глазенок боль и страх, отдай их мне, я то выдержу. Твой боец намного сильней, чем был раньше. Отчаявшийся мазохист-робот Соби, что он по сравнению с теперешним сумасшедшим влюбленным идиотом, преданным не жертве, а Рицке. Я переверну весь мир вверх тормашками за вот такие моменты, когда ты устало моргаешь, лежа на моей груди.
- Я никуда не уйду. Ты проснешься утром, а я буду здесь. Пока не отправишь восвояси.
Я устраиваясь поудобнее на чересчур узкой для двоих кровати. Твое дыхание быстро меняется, я уже выучил, каким оно становится при глубоким сне. Ты посапываешь, как маленький звереныш. В окно барабанит дождь, убаюкивает тебя своей мерной мелодией. Я глажу твое не закрытое одеялом плечо. Если бы я еще мог забыть, что сегодня мои руки убивали. Я правда не хотел отнимать чужую жизнь. Но когда кто-то причиняет тебе боль, я мгновенно становлюсь невменяемым. Видеть, как ты кричишь, - это самое страшное. Мои страдания мне привычны, но твои... Если я однажды проиграю... Мне нельзя проиграть. Пока существуют те, кто хочет использовать твою силу, я буду сражаться.
На часах уже глубокая ночь. 02:02. Время загадывать желание. Зачем? Я уже не верю в чудеса, которые случаются вот так просто. Я сам буду тебе всем, кем ты захочешь меня видеть. Другом, старшим братом, телохранителем... Возлюбленным.
Я лежу, лицом к лицу, твое сейчас такое умиротворенное. Не могу уснуть, да и не хочу. Может, если я буду всю ночь беззвучно шептать, что никуда не уйду, что ты мне нужен, твои раны быстрей затянутся, и ты мне, наконец, поверишь. Рицка, мой Рицка. Я буду ждать тебя. Буду ждать, пока ты вырастешь. Даже смерть не сможет забрать меня у тебя. Обещаю тебе, Рицка. Я касаюсь губами твоей щеки.
Я не исчезну.